Аршак ТЕР-МАРКАРЬЯН

 

М.А. ШОЛОХОВ − ВЕЛИКИЙ РУССИЙ ПОЭТ

 

Назвать поэтом гениального русского прозаика «подсказали» фолианты литературоведов, которые упорно гадали, с красными или белыми останется Григорий Мелехов. Хотя создатель «Тихого Дона» вряд ли ставил такую задачу. Он нарисовал правду  «яростного и жестокого мира», не обращая внимания  на политическую коньюктуру. И правды добился, взяв на вооружение могучее оружие − образы, метафоры, сравнения. На каждой странице они сверкают, переливаются, как золотые россыпи…

За два с половиной тысячелетия можно пересчитать величайших писателей, ведущих свою творческую родословную от Библии и Гомера. Они оставили нам в наследство не историческую прозу, а мифологическое поэтическое воззрение. В России это, на мой взгляд, Гоголь и Шолохов. (Любопытно, что единят их и национальные корни. Михаил Александрович по матери − украинец.) Несмотря на столетнюю пропасть во времени, чувствуется прочная связь. Вспомним хрестоматийное: «Чуден Днепр при тихой погоде». Вслушайтесь: не напоминает ли ритмический рисунок музыкальную похожесть запева знаменитого романа «Мелеховский двор − на самом краю хутора».

Яркая  художественная палитра Михаила Шолохова настолько густо  насыщена самобытными красками, что его творчество можно смело поставить в ряд с гениальными поэтами. Даже через век шолоховская фраза «на полу – перерезанная дрема лунного света», как и другая: «В окно ложилась вязанка лучей закатного солнца. Розовый, с желтизной, лежал на полу квадрат», перекликается с державинской:

 

На темно-голубом эфире

Златая плавала луна.

…Сквозь окна дом мой освещала

И палевым своим лучом

Златые стекла рисовала

На лаковом полу моем…

 

Дважды (подчеркиваю!), видимо, для усиления неповторимого облика героя, Шолохов выводит: «Курчавый обыневший чуб его висел из-под надетой папахи белой виноградной кистью…»

Во втором томе через много страниц найденный образ повторяется: «Легла рядом, нетерпеливо отвела со лба тяжелую, как кисть винограда, прядь волос, блеснула дымящимся синеватым огоньком глаз…» Сразу всплывают строки:

 

Кукушка. Опушка.

Да лень деревень…

Как кудри у Пушкина

Кроны дерев…

 

Вчитываясь, ловишь себя на мысли – это шолоховская строка: «как девичья улыбка!» А, «облачком маячил в небе тоненький-тоненький краешек месяца» Наверное, он и подсказал поэту:

 

В небе месяц тонкий – тонкий,

Словно талия у Тоньки…

 

Как настоящий художник Михаил Александрович испытал благотворное влияние народного фольклора. Примером может послужить свидание Григория и Аксиньи: «Распахнутые опущенные полы донской шубы обвились вокруг Григория, как хмель вокруг дуба» − почти песенное: « Как бы мне рябине к дубу перебраться»…

В подлинном искусстве, как и в законе всемирного тяготения, существует высший разум. По моей теории: «будь ты негром преклонных годов» или чукчей – северным Аполлоном, независимо от расстояний и времени, образы, как братья-близнецы, будут совпадать, иногда дословно: «Наталья… движением плеч высвобождая из просторной рубахи туго налитые, большие желто-белые, как дыни, груди, кормила сразу двоих».

Не знаю вольно или невольно  скопировал этот образ в своих стихах известно-громкая литературная личность:

 

И женские груди,

Как дыни ломать…

 

Кто сомневается, что глаза человека – зеркало души, может убедиться, прочитав: «Серое лицо её  потёрлось от слёз, будто давнишняя хожалая монета, и желтело оно, мутное и жалкое, с колдобинами пустых, налитых слезами глаз…»

Можно только удивляться фантазии автора, черпавшего из сокровищницы русского языка  великолепные эпитеты: «Священник буравил его угрюмыми, цвета камня-самородка, глазами», «Митька… нащурив на Дарью зелёные камышовые глаза», «обежал рисунок расторопно-мышастыми глазами», «Подтелков проворней заворочал картечинами  глаз», «ореховые глаза приняли шоколадный оттенок…», «если бы не большие сильные глаза, диковинно красившие всю её» (об Анне Погудко), «похабничая светлыми, как  родниковая вода, глазами», «злобно обгрызая глазами крутой отцовский затылок», «зелёными  кошачьими глазами, масляно блестел…», «Григорий углом переламывает левую бровь и неожиданно открывает свои нерусские глаза…» Надеюсь, убедил!

О характере человека могут подсказать губы. Ещё в древности Геродотом подмечено: «полные губы говорят о доброте, тонкие – наоборот». У Михаила Александровича есть «спаявшие губы», и  «тонкая, словно разрезанная шашкой щель его рта раздавлена криком», «вытянув в нитку блеклую тень губ …»

Шолохову необходимо было подчеркнуть неискренность отношений между людьми, и он умело воспользовался: «улыбка жиганула Митьку крапивой», поэтому через много страниц повторил, чуть усилив «улыбка жиганула Митьку крапивным уксусом»…

Давно замечено, что поэты и художники – родственники в Искусстве. Просто здорово, что Роден, отсекал резцом всё лишнее. Шолохов поистине скульптурно создал образ: «Узнав Мишку Кошевого по золотой глыбе чуба». В арсенале Михаила Александровича всегда наготове зрительные образы, совпадающие с настроением: «Ветер скупо крошил дождевые капли, будто милостыню сыпал на черные ладони земли». Такой  образ можно только «подсмотреть» в жизни. Или насколько блестяще выглядит подтверждающий грусть Григория Мелехова, прибывшего в Первопрестольную на лечение в госпиталь: «Месяц всходил тихо и кособоко, как инвалид по лестнице».

Шолохов не чурается повторов: «серый курчавый каракуль перистой тучи», «солнце насквозь пронизывало серый каракуль туч». Всегда, когда я дохожу до фразы: «Степан поднял Петра и, придавив коленом голову, гвоздил кулачьём», вспоминаются есенинские  строки:

 

А метель такая, чёрт возьми.

Забивает крышу белыми гвоздьми…

 

Какое прекрасное сочетание, прямо начало стихотворения: «За кормой журчала, плакала вода…»

Читая  «и остальные собаки, чёрными узлами лежавшие обочь  крыльца», приходят на память  строки:

 

Клонит в сон, тишина злит.

Я рифмую стихи про себя.

У затона усталость в узлы

Завязала степных собак.

 

От первого шага до последнего вздоха Михаил Шолохов, конечно же, с краткими отъездами за рубеж, в Казахстан, на Урал жил в станице Вешенской и невольно стал наблюдательным художником, тонким знатоком природы, какими являются заядлые рыбаки: «зернистые брызги засекли баркас», «Затравевший двор выложен росным серебром». Как это точно навеяно из рассказов казаков, привозивших из набегов диковинные персидские ковры. Невероятно близко к истине отображена полдневная жара: «на крыльце пятнистая ленивая тень».

Шолоховские метафоры служат одному – правдивому отображению казачьего уклада: «Время заплетало дни, как  ветер конскую гриву». Человек, хлебнувший много горя, невольно становится «на самом деле одинок, как часовня».

Природа из – под пера Шолохова как бы переходит в скромную бытовую плоскость: «жёлтым кружевом на зеленом подоле волны змеилась пена», как и обыкновенное житейское «переплавляется» «над степью наборным казачьим
поясом-чеканом лежал перепоясавший небо Млечный путь». Даже хочется воскликнуть: «Вот это да! Как близко к лермонтовскому: «И звезда с звездою говорит».

У Шолохова нет забывчивости, а есть усиление того или иного образа: «И в помощь – чей-то старческий дребезжащий, как обруч на бочке, мужской голосок», «перехваченная железным обручем боли».

Автор «Тихого Дона» частенько эксплуатирует (использует) однажды найденный образ: «над Доном на дыбах ходил туман и, пластаясь по откосу меловой горы, сползал в яры седой безголовой гадюкой…», или «…свисал с руки, гадюкой волочился сзади витой арапник», «густая колонна войск. Она протянулась через Дон жирной чёрной гадюкой. Извиваясь, поползла на Аксай». Это не от бедности, а скорее всего из-за стремления найти разный оттенок в повествовании.

Я привел толику наглядных примеров из романа-эпопеи «Тихий Дон», показывающих взаимное проникновение прозы в поэзию. Будущим исследователям рекомендую продолжить эту работу. А я смело утверждаю: Михаил Александрович Шолохов – великий русский поэт!